Образ за зеркалом
В конце концов, все мы влюбляемся в образы. Мы не видим реального человека перед собой — перед нами мелькают лишь искры, как отблески фар в ночи, из которых мы сами мгновенно создаем картину. Образ. Идеал. Этот идеал, неуловимый, как неоновые огни вдали, становится объектом нашей любви. Мы тонем в этой фантазии, пока страсть ещё тепла и гормоны бьют в кровь. Но вот туман рассеялся, и что-то холодное проступает. Мы видим размытые контуры, шероховатости там, где прежде видели гладкость, — и это ранит. Мы думаем, что нас ранит другой человек, но больно от того, что мир не сошёлся с картиной, которую мы так упорно создавали. И этот перекос разрывает нас на части.
Но могли ли мы иначе? Сами того не зная, мы попали в ловушку собственных неудовлетворённых желаний. Эти желания — как тонкие, рваные нитки воспоминаний, что тянутся к нам из прошлого. Крики потребностей, что идут откуда-то глубже, чем сами чувства. Наверное, мы вплетаем образы из прошлого в каждого, кого встречаем. Мама. Папа. Люди, которые когда-то могли, но не стали нашими богами. И вот мы ищем их заново, в каждом, кто открывает перед нами дверь. Мы надеемся, что кто-то прочитает нас как открытую книгу, угадает всё без слов, обнимет, словно мягким пледом, и все страхи исчезнут.
Но когда этого не происходит, когда наш идеал не оправдывает ожидания, каждый из нас защищается как умеет. Мы обижаемся — обида проступает на сердце, словно ожог, ведь реальный человек не дотягивается до созданного нами образа. Кто-то бросается в объятия, пытаясь удержать себя в чужих руках. Кто-то прячется за крепкие стены, как в зимнем доме, заколачивает ставни и ждёт тишины. А кто-то мечется на грани: «Пойми меня, пойми» — и тут же обрывает, чтобы не увидели его вблизи. Каждое наше движение — след того далёкого, что мы привыкли тащить за собой.
Скорее всего, нас так и не учили любить себя. Мы не знали, что можем узнать свои потребности, как узнают запах своей одежды или звук своего голоса на записи. Внутренний родитель, которому следовало бы шептать: «Вот чего тебе хочется», — молчит. И вместо него мы слышим критику: «Почему ты не доглядел? Почему не заметил вовремя?» В этом голосе нет утешения, и каждый раз он теряется в толпе тех детских криков, что идут из глубины. Неудовлетворённые, неуслышанные, они до сих пор ждут чуда.
А ведь видели, как дети преображаются от случайной, но искренней похвалы? Скажешь вроде бы простое «я рад за тебя» — и смотришь, как в их глазах рождается целый мир. Они начинают сиять, словно им открыли особый секрет. Это не «молодец», не «ты хороший». Это тихое «я так радуюсь твоему успеху». В эти моменты мечты обретают форму, как слова в зимнем дыхании. А когда они падают, или ошибка портит их день, а ты просто берёшь их за руку, обнимаешь — этот момент тоже остаётся с ними, как обещание. Они привыкают знать, что их можно утешить, и от этого у них рождается внутренний свет.
Возможно, нам так не хватило этого в детстве. Наши родители не были идеальными, и их тоже любили и воспитывали неидеальные люди. Поколение за поколением. И если прошлое не переписать, то настоящее нам подвластно. Мы можем услышать себя. Удержать в собственных руках. Признать свои достижения, свои ошибки, свою боль — и, пожалуй, отпустить её. И тогда иллюзии исчезнут, как рассеянный свет в пустом ночном кафе, когда все столики пусты и за окном только ночь. Останется только реальный человек — перед нами и в нас самих.
Наш внутренний ребёнок всё ещё сидит там, в глубине, и ждёт всего того, что он хотел и кем хотел стать, «когда вырастет»?